Если честное имя и порядочность не станут основными ценностями в России, то инноваций не будет

 

 

 

 

 

 

 

Мы попросили Владимира Пака ответить на поднятые в обсуждении вопросы, а также вопросы журнала.

 

- Владимир Николаевич, Вы работаете как инноватор с 1987 года. Как началась  Ваша деятельность в то время, и к каким результатам она привела? 

- Моя профессиональная судьба биохимика складывалась удачно: я закончил Новосибирский государственный университет — один из лучших в стране в то время, потом — аспирантуру по молекулярной биологии в институте Биоорганической химии в Москве, затем работал в Институте молекулярной биологии в Кольцово (г. Новосибирск). Так что к началу перестройки я уже чувствовал себя достаточно уверенно во многих областях современной биологии. Однажды меня пригласили на завод медпрепаратов, и я был поражен тем, какими старыми и неэффективными методами получали органопрепараты. Мне, биохимику, было просто невозможно представить, как можно эту грязь применять на людях. И я загорелся идеей внедрить в производство современные методы очистки и анализа белковых препаратов: хроматографию, ультрафильтрацию на полых волокнах и т.д. Задача оказалась непростой. Одно дело — лабораторные исследования, и совсем другое — разработка технологии, пригодной для промышленных масштабов. Но задача была решена успешно. Мои патенты на способ производства «Лидазы», «Ингитрила» были успешно внедрены на заводах России. «Лидаза» была признана самой чистой в СНГ и благодаря этому была использована позднее для производства «Лонгидазы» (Петровакс Фарм, Москва). «Ингитрил» получил диплом Сибирской ярмарки и «100 лучших товаров России». 

Затем эту же идею я применил для разработки нового противоопухолевого препарата «Редуцин». Это был новый препарат, и постановка его на производство требовала больших долговременных инвестиций. Ученый совет Главного военного клинического госпиталя имени академика Н.Н. Бурденко единогласно рекомендовал провести доклинические и клинические испытания препарата «Редуцин» на заседании 8 августа 2001 года. В то время все рушилось, и все было нацелено на быстрый оборот денег путем купли-продажи. Мне не удалось найти серьезного инвестора. Я продал патент США на «Редуцин» фирме Celecure AS, и в 2004 году она получила грант на него в 17 миллионов крон. Согласно нашему лицензионному договору права на «Редуцин» в России и Казахстане остались за мной. В 2002 году  я уехал в Канаду. Собственно, это вся моя история.

 

- Вы работаете в Канаде и со стороны наблюдаете за тем, что происходит в России. При этом Вы хорошо знаете изнутри российскую действительность. Как оцениваете происходящее в России? То, что происходит — конструктивно или нет? Поедут ли в Росссию наши соотечественники и иностранцы? Кстати, их мнение наверное серьезно отличается от мнения бывших соотечественников?

- К ситуации в российской биотехнологии я отношусь неоднозначно. С одной стороны, многие из моих коллег и друзей успешно и результативно работают в различных областях биологии как в России, так и за рубежом. И это неудивительно: талантливые и грамотные люди везде находят себе применение. С другой стороны, мало кто берется за решение масштабных практических задач по созданию новых методов лечения. Но если не ставить задачи, то уж точно ее не решить. Люди предпочитают работать либо в фундаментальной науке, либо решать задачи диагностики. С точки зрения индивидуального выбора — это абсолютно уважаемо и понятно. А с позиций потребностей общества — это грустно, когда таланты не стремятся решать самые насущные проблемы. Например, рак можно исследовать и диагностировать до бесконечности. А что дальше: чем лечить, где реальная альтернатива химиотерапии? Идей много, но все они пока в лабораториях, а выйти на уровень лекарств им очень тяжело. И в этом я вижу основную проблему, которую нужно решать и со стороны науки, и со стороны государства.

Что касается того, поедут ли в Россию серьезные ученые — сомневаюсь. Дело не только в деньгах, а еще и в том, что отсутствует инфраструктура. Ситуация, с которой мне лично приходилось сталкиваться в России, достаточно грустная. Масса проблем с оборудованием, реактивами, лабораторными животными. А главное, нет преемственности поколений. Работают прекрасные специалисты, средний возраст которых, мягко скажем, за 50. За годы безденежья резко упал престиж науки, снизилось качество образования, потому что целое поколение наиболее активных людей среднего возраста уехало. А это же потенциальные преподаватели вузов, которые унесли свой опыт за рубеж. Кто готовит кадры? Биология – это не математика. Здесь талант — это еще не все. Нужны практические навыки, владение современными методами исследований. Если эта база разрушена, то специалистов готовить негде. 

Что с того, что великий ученый приедет в Россию? Что он сделает, если ему не удастся создать адекватный коллектив, когда даже найти нормальных лаборантов — проблема. Созидательную науку надо взращивать изнутри, а не надеяться на то, что какой-то чудак захочет приехать и положить жизнь на борьбу с загадочными российскими обстоятельствами.

Другой очень важный момент — это отсутствие уважения к интеллектуальной собственности. Интеллектуальная собственность – так же как и любая другая собственность имеет цену и хозяина. Дело не только в законах, но и в менталитете общества. Непонимание того, что патент — это результат огромного интеллектуального труда, на который положены годы жизни, приводит к тому, что повсеместная практика – это обмануть, не заплатить положенных ученому выплат (роялти). Делается это до смешного однотипно, что десять лет назад, что сейчас: составить «хитрый» договор, заставить ученого работать за гроши в надежде на будущие роялти, затруднить доступ к информации, результатам производства и продаж, увести прибыль через «третьи» фирмы. Это очень хорошо известно и очень «по-русски», а делается в надежде, что нищий ученый не найдет ни времени, ни денег на защиту своих прав. И это так. Нормальный человек просто не будет тратить силы на борьбу с «хитрецами». Он  отойдет в сторону, и дело погибнет. Проиграют все. А в результате проигрывает Россия.

Что с того, что великий ученый приедет в Россию?
Что он сможет сделать, если ему не удастся создать адекватный коллектив,
когда даже найти нормальных лаборантов — проблема. 

 

Мое мнение об ученых: мне кажется, что российские ученые часто не понимают свою роль в инновационном процессе. Статьи, индекс цитирования – это хорошо, но денег это не приносит. Деньги может принести только товар, изготовленный по способу, защищенному патентом. Патент должен продемонстрировать практический результат применения нового способа, что гораздо сложнее, чем написать выводы научной статьи. У автора могут быть десятки или сотни статей и только несколько из них превращаются в патенты: тратиться на оформление, экспертизы, пошлины по поддержанию патентов без надежды их продать - никто не будет. Идея, даже запатентованная, это самое главное. Но этого мало.

 

Для ее реализации нужны деньги, а это значит, что ученый должен уметь говорить на языке инвестора, уважать и понимать возможности и права инвестора. Грамотное участие в составлении бизнес-плана и договора требует специальных знаний и усилий. Без этого нормальных отношений с инвестором создать не удастся. Надо учиться, но на многих примерах вижу, что люди российской науки далеко не всегда умеют правильно оценить свою разработку и часто переоценивают ее стоимость, что снижает интерес инвесторов к ней. Но идея плюс деньги — это только начало процесса. Если ученый хочет внедрить свою идею в производство, то он должен уметь говорить на языке производства. А это отдельная наука, которой, к сожалению, не учат в российских университетах. Для биотехнолога важно знать правила GLP и GMP, основные принципы разработки фармстатьи и регламента, основные этапы производственного процесса.  Я сам весьма болезненно проходил весь этот путь и знаю, что российские биотехнологи очень далеки от всего этого. Если государство хочет, чтобы в области биотехнологии инновационный процесс пошел быстрее и успешнее, нужно создавать систему обучения всем этим деталям. В Канаде такая система есть, и обучение — это основная задача местных бизнес-инкубаторов биотехнологического профиля. 

Российский инвестор: для меня пока что понятие весьма неопределенное. По моему мнению, пока в роли инвестора выступает в основном только государство — это самый легкий путь разворовывания денег. Когда инвестировать в науку начнут ребята, которые сами заработали свои средства, вот тогда и будут востребованы и неподкупная научная экспертиза проектов, и серьезный экономический анализ, и честность ученого, готового отвечать за свой результат. Пока что как системы я этого не вижу. В стране с поголовной коррупцией трудно надеяться на независимую экспертизу научных проектов, нет гарантии соблюдения договорных отношений, сложно оценить стоимость проекта (нужно закладывать неопределенные затраты на взятки). Все это порождает недоверие инвесторов и препятствует внедрению в жизнь научных разработок. Инвесторы хотят быстрого возврата вложенных денег и хотели бы быть кредиторами, а не инвесторами, но это уже другая тема.

Что касается роли государства в регулировании взаимоотношений разработчика и инвестора, то здесь наблюдаются определенные изменения в положительную сторону, принимаются законы. Однако все упирается в специфический российский менталитет. Я сам недавно оказался в ситуации, когда моя разработка была представлена на рассмотрение совершенно посторонними людьми, а я об этом даже и не знал. Но поразило меня не то, что люди с легкостью пошли на этот неблаговидный поступок, а то, что большие ученые согласились слушать эту заявку, не выясняя, а где же автор, почему его не пригласили на обсуждение, где подписанный им договор, позволяющий использовать его разработку? Все это очень напомнило мне ситуацию начала 90-х годов, когда в Новосибирский академгородок приезжали научные функционеры из Москвы и срочно требовали от местных ученых бизнес-планы, намекая на свою близость к источникам финансирования. Конечно, никаких денег сибиряки так и не увидели. Однако позднее выяснялось, что сибирскими именами и разработками было получено и разворовано немало бюджетных средств. Как показывает жизнь, мало что изменилось в России с тех пор. Так что, если честное имя и порядочность не станут основными ценностями в среде российской научной общественности, то никаких инноваций не будет. И одними законами дело не поправишь. Надо, чтобы было взаимное желание соблюдать эти законы.

- Основная идея препарата, о котором идет речь, защищена патентом. Я являюсь автором патента и совладельцем компании, которой принадлежит патент. В настоящее время мы занимаемся поиском стратегического инвестора, чтобы завершить доклинические и клинические испытания и приступить к производству препарата. Помимо этого я привлечен к работе над совершенно другими биотехнологическими проектами. В основном это решение прикладных задач, поставленных передо мной руководством компании, в которой я работаю в настоящее время. Так, недавно мы выпустили на рынок новый ветеринарный препарат, заживляющий язвы желудка у лошадей. Получился хороший продукт для перорального применения, помогающий быстро и надолго избавить животное от серьезного заболевания, которым поражены до 90 % скаковых лошадей. Что-то подобное можно сделать и для людей, если найдется заинтересованный инвестор, готовый взять на себя проведение необходимых доклинических и клинических испытаний. Все это чисто канадские проекты.

Профессиональных контактов с Россией у меня в настоящее время практически нет. Но отношения с моими друзьями и коллегами я поддерживаю. Это прекрасные люди, которых я искренне люблю и уважаю, и которым я от всей души желаю новых творческих успехов. 

 

- Один из отзывов на Вашу статью: «Сами собой напрашиваются некоторые аналогии. Человеческий организм можно рассматривать как планету, органы — страны, клетки — гражданское население. Если появились террористы, мы не сбрасываем химическую бомбу, убивая всех вокруг ради небольшой групы. Используется точечное оружие или операционное вмешательство. Хочется надеяться, что подобные разработки в скором времени приведут к появлению пилюль с «лазерным наведением» и сделают нашу жизнь счастливее». Как Вы относитесь к такому прочтению Вашего материала?

- Меня очень тронул этот эмоциональный отклик на мою статью. В нем совершенно правильно отражено отношение нормального думающего человека к тому, что происходит сейчас в онкологии. Мнение этого читателя очень созвучно моим внутренним мотивам, которые подтолкнули к поиску безопасной системы адресной доставки эффективного токсина непосредственного к раковым клеткам. 

 

- Еще один отзыв: «Хотелось бы отметить, что «адресные нанотехнологии» все более широко используются не только в медицине, но и в других отраслях: химия и электрохимия, материаловедение — создание новых материалов с уникальными свойствами, альтернативная энергетика т.д. Очень эффективной является и сама методика введения активных биологических веществ с помощью капсул через пищеварительный тракт. Хотелось бы пожелать автору довести разработки до широкого коммерческого внедрения». У Вас же есть коммерческие результаты?

- Действительно, создание системы адресной доставки действующего вещества непосредственно в раковую клетку — это главное направление исследований в современной онкологии, и таргетные препараты уже есть, например, «Герцептин», для лечения рака молочной железы. В чем я вижу главное преимущество своей разработки: рецептор к АФП — это наиболее универсальный маркер большинства злокачественных клеток, поэтому, используя  АФП как носитель, можно лечить разные виды опухолей. К сожалению, лекарство «Аимпила», сделанное на основе запатентованной мною технологии, пока еще не производится серийно. Как я уже сказал, для того чтобы завершить необходимые испытания, получить разрешение на производство, нам нужен инвестор. У нашей стартап-компании, являющейся патентовладельцем, денег на эти работы нет. Главное достояние предприятия — интеллектуальная собственность, где я являюсь автором патента. Сейчас стоит задача поиска стратегического инвестора, способного завершить начатую работу. Это стандартный путь большинства инновационных проектов во всем мире.

- Посетители портала пишут: «Действительно, компьютерный прогноз для субстанции «Аимпилы», Atractyloside, выполненный с использованием PASS Online (pharmaexpert.ru/passonline), указывает на вероятные виды активности: Antineoplastic (вероятность наличия активности Pa = 0,721) Teratogen (Pa = 0,655) Embryotoxic (Pa = 0,655). В случае экспериментального подтверждения наличия у данного соединения тератогенного и эмбриотоксического действия, это может послужить примером упомянутой выше ассоциации. Конечно, единичный пример не является доказательством. Было бы интересно осуществить прогноз спектра биологической активности для всех 600 установленных тератогенов, что позволит оценить наличие такого рода корреляции на доступной в настоящее время выборке веществ. Если наличие ассоциации подтвердится, можно было бы на основе компьютерного прогноза отбирать новые вещества-«кандидаты» среди коммерчески доступных образцов химических соединений для дальнейшего исследования». Честно говоря, не совсем понятно, о чем идет речь, но, может быть, Вы как-то прокоментируете это? 

- Мне этот вопрос понятен, потому что я знаком с работами автора. Профессор В. Поройков прав. Используя современные методы трехмерного моделирования, можно просчитать лучший токсин для оптимального размещения в гидрофобном кармане АФП. Сильная связь нужна, чтобы АФП не освободил токсин в крови в избытке альбумина и сумел доставить его по адресу — в раковую клетку. Так как тератогены в природных условиях поражают эмбриональную клетку, то они заведомо связываются с АФП лучше чем с альбумином. Было бы очень интересно использовать методы математического моделирования для поиска в среде тератогенов наилучших кандидатов на роль токсина в комплексном препарате. Но пока что у меня такой возможности нет, и я веду отбор по комплексу биохимических характеристик. Это огромная теоретическая работа, но, как мне кажется, мне удалось сделать хороший выбор. Особое внимание я уделял веществам, разрешенным к медицинскому применению. Известные лекарства, которые соответствуют описанным требованиям, должны быть протестированы в первую очередь, потому что в будущем это может упростить процедуру их регистрации в комплексе с АФП.

 

- Еще один вопрос от посетителей портала «9000 иноваций»: «Как понимаю, в качестве носителя автор предлагает использовать нерекомбинантный (природный) АФП, выделяемый из абортивного материала? Пожалуйста, проясните источник, а также соответствие производства требованиям cGMP»?

- Вопрос совершенно закономерный, но в нем несколько смешаны понятия. Все, что касается испытаний и производства препарата, безусловно они должны соответствовать требованиям GMP, GLP и GCP тех стран, где ведутся эти работы. 

Говоря об источнике АФП, нужно понимать одну очень важную вещь: активность белка зависит не только от последовательности аминокислот в нем, но и от его третичной (трехмерной) структуры. А это во многом определяется гликозилированием и другими параметрами среды, в которой этот белок находится в естественном состоянии. Конечно, было бы проще использовать рекомбинантный белок АФП. Однако до сих пор не удалось получить искусственный белок, эквивалентный по биологической активности природному АФП. Поэтому моя разработка относится именно к природному белку, к способу его выделения, сохраняющему необходимую биологическую активность. В России я использовал абортивный АФП и на его основе пытался сделать иньекционный препарат «Редуцин». В Канаде мы используем свиной АФП. Именно на его основе разработан кандидат в лекарства, пероральный препарат «Аимпила». Свиной АФП близок к человеческому белку по ряду показателей, доступен и удобен в работе.

- Рассмотрим другой вопрос от посетителей портала «9000 инноваций»: «Любопытный пример анализа доступных сведений с целью сосредоточить усилия по разработке противораковых лекарств. Упоминания сходного метода попадались в связи с поисками кандидатов в лантибиотики. Там тоже предпринят поиск особого фактора (липида мембраны), свойственного «чужим» бактериям и несвойственного «своим» клеткам. И целью тоже является адресное воздействие на патогенный организм при минимальном вреде своему. Как неспециалисту в области (противо)раковых биомолекулярных механизмов, хотелось бы видеть сравнительный анализ с другими направлениями поиска адресного биомолекулярного воздействия. А как человеку, имеющему отношение к (супер)компьютерному моделированию биомолекулярной динамики, хотелось бы знать характерные количества атомов в обсуждаемых молекулярных комплексах типа «АФП + тератоген + рецептор», и временной масштаб обсуждаемых явлений типа прохождения мембраны и диссоциации комплекса «тератоген + АФП».

 

- Суть моей работы — это метод выделения природного белка, при котором максимально реализуются его противораковые свойства. И это удалось сделать. Конечно, хорошо было бы иметь рекомбинантный белок с такими же свойствами. Но пока этого нет. У меня нет возможности строить математические модели и проводить исследования, о которых вы пишите, тем более что я не использую конъюгаты: эти комплексы построены на основе нековалентных взаимодействий. Как биохимика меня интересуют общие параметры процесса и полученный результат. Что касается тонких механизмов, то здесь огромное поле деятельности. Я готов поучаствовать в этом, получая эмпирически коэффициенты, необходимые для построения математических моделей. Пока что эти модели в моей голове — я строю их на основе анализа всей доступной мне научной литературы. Многое известно: структура АФП, структура индукторов апоптоза. Константы их связывания можно просчитать или установить эмпирически. А вот параметры взаимодействия АФП с АФП-рецепторами пока еще не описаны. Для моей работы это не так уж и важно. Я вижу и в эксперименте, и на практике, что белок, выделенный по моей технологии, взаимодействует и с тератогенами, и с рецепторами.

 

- Есть такое мнение от наших посетителей: «Что касается лечения раковых больных, то онкологи ограничены, им навязывают инструкции и препараты, они рабы сами и поневоле нарушают клятву Гиппократа. Но приводят их к этому фармацевты БИГ ФАРМА и коррумпированные бюрократы от медицины. Этот гордиев узел надо разрубить и не давать врачам делать себя рабами и обворовать больных. Онкологи жалуются, что раковые больные нуждаются не только в химио- или радиотерапии, но в комплексном лечении и часто умирают от бессонницы и боли, а подобные препараты не предусмотрены для раковых больных. Нужно побольше внимания общественности и ученых к тому, что на самом деле происходит на больничных койках». Вообще есть ли заговор мировой БИГ ФАРМЫ, который тормозит действительно перспективные медицинские, биофармацевтические проекты?

- Я вполне разделяю боль и разочарование людей, которые прошли все круги «химиотерапевтического ада» и не получили желаемого результата. Но мне кажется, вопрос несколько сложнее, чем просто обвинение Большой фармацевтики или врачей-онкологов. Поскольку я знаю процесс разработки препаратов, то мне понятно, что его конечный результат — лекарство на рынке — не может быть дешевым. На его цену ложатся все затраты по разработке, доклиническим и клиническим испытаниям. Другое дело, что во многих странах государство это оплачивает, и онкологические больные получают лечение бесплатно. В России это тоже декларируется. Возмущать должны факты, когда у больных требуют деньги за лечение. Откуда берутся «левые» лекарства, если все должно идти по бесплатным каналам? Источник единственный: воровство.

 

Но это уже выходит за пределы темы нашего разговора. Могу только рассказать, как устроена система онкологической помощи в Канаде. Здесь все бесплатно. Правда, оборотной стороной этой бесплатности являются долгие очереди, но это тема для другого разговора. Противоопухолевые лекарства купить невозможно. Их просто нет в продаже. Больной получает все, что нужно, в госпитале. Это же касается средств реабилитации и лечения хосписных больных. Но здесь помимо государственной медицинской помощи есть широкая сеть натуропатических клиник, где больной может получить профилактическое или реабилитационное лечение натуральными методами. Эти услуги (очень дорогие) больной, как правило, оплачивает либо сам, либо через систему негосударственного страхования. Свои издержки есть везде, но мне эта система кажется более прозрачной и разумной, чем то, что творится сейчас в России. Справедливости ради хочу заметить, что в моем городе  Новосибирске есть прекрасные клиники, где онкобольные получают бесплатное лечение самого высокого уровня в очень хороших условиях.

 

Что касается судьбы новых препаратов, то, по моему мнению, биотехнология только еще делает первые шаги в этом направлении. Чтобы был прорыв, должны появиться новые методы получения и тестирования биологически активных препаратов, пригодные для масштабного применения. Пока что многие открытия — это только лабораторные результаты. Это гораздо сложнее, чем работа с химиопрепаратами-ядами. Но я уверен, что очень скоро мы будем свидетелями мощного рывка в развития прикладной биотехнологии, и никто не сможет помешать этому объективному процессу. По мере своих сил я стремлюсь приблизить это время. 

 

- Спасибо за интервью. Может быть Вы хотели еще что-то добавить, о чем мы не спросили?

- Спасибо всем читателям, что оставили свои комментарии. Прошу извинить меня за некоторую резкость, если она прозвучала в моих ответах. Россия — моя Родина. В этой стране живут мои родственники и друзья. Мне больно наблюдать за негативными процессами, тормозящими ее развитие. Язвы нужно вскрывать, чем раньше, тем лучше, поэтому я и воспользовался возможностью высказать свое частное мнение по поводу негатива, который переживал лично и который до сих пор не ушел из российской действительности. Я очень хочу, чтобы эта страна процветала, чтобы умные порядочные и трудолюбивые люди находили себе применение и были счастливы в своей стране.